Странствия убийцы [издание 2010 г.] - Робин Хобб

Появились еще трое верховых. Двое скакали за ним, но их лошади шли тяжело и выглядели устало. Одинокий всадник легко оторвется от них, если погоня будет продолжаться. Третий преследователь мчался через равнину наперерез остальным. Пегая лошадь бежала с удовольствием, почти не обращая внимания на глубокий снег, через который ей приходилось пробиваться. Маленький всадник был хорошим наездником — скорее всего, женщина или молодой человек. Лунный свет блестел на обнаженном клинке. Некоторое время казалось, что молодой всадник столкнется с Чейдом, но старый убийца увидел его. Он сказал что-то своему мерину, и тот рванулся вперед со скоростью, показавшейся мне почти невероятной. Он оставил двух спотыкающихся преследователей далеко позади, но пегий конь уже доскакал до протоптанной тропы и тоже поскакал быстрее. Некоторое время казалось, что Чейд и от него с легкостью оторвется, но пегая лошадь была свежее. Мерин уже не мог поддерживать взятый им темп, и пегий ровным галопом начал сокращать расстояние между ними. Они сближались медленно, но неуклонно. И вот уже пегий бежит прямо позади черного мерина. Мерин замедлил шаг, Чейд повернулся в седле и приветственно поднял руку. Второй всадник высоким голосом крикнул ему: «За Верити, истинного короля!» Женщина бросила Чейду сумку, он передал ей пакет. Потом они внезапно разделились, обе лошади сошли с протоптанной дороги и разъехались в разные стороны. Звук копыт затихал в ночи.

Лошади преследователей были взмылены, от них шел пар. Всадники с проклятиями понукали их, пока не достигли того места, где разделились Чейд и его сообщник. Их слова, пополам с ругательствами, разлетелись по воздуху.

— Проклятые партизаны Видящих! А теперь уж и не понять, кто есть кто! Незачем возвращаться. Только порку получать.

По-видимому, они о чем-то договорились, потому что дали своим лошадям отдышаться и медленно двинулись по протоптанной дороге прочь от того места, откуда прискакали.

Видение исчезло, и я очнулся. Я с удивлением обнаружил, что улыбаюсь, хотя лицо мое заливал пот. Сила была очень мощной и верной. Я глубоко дышал от напряжения. Я пытался уйти от этого, но сладостный поток знания был слишком пронзительным. Я был окрылен бегством Чейда, окрылен тем, что, оказывается, где-то есть партизаны, действующие в интересах Верити. Мир широко раскинулся передо мной, манящий, как целый поднос сластей.

Ребенок плакал так отчаянно и безнадежно, как могут плакать только очень маленькие дети. Моя дочь. Она лежала на кровати, все еще завернутая в одеяло, испещренное дождевыми каплями. Лицо ее покраснело от крика. Сдержанное отчаяние в голосе Молли было почти пугающим.

— Замолчи! Разве ты не можешь просто замолчать?!

Голос Баррича, строгий и усталый:

— Не сердись на нее. Она всего-навсего младенец. Скорее всего, она хочет есть.

Молли встала, губы ее были сжаты, руки сложены на груди. Щеки ее покраснели, волосы были влажными. Баррич вешал свой промокший плащ. Они вместе ходили куда-то и только что вернулись. Угли в очаге погасли, в доме было холодно. Баррич подошел к очагу и неловко опустился перед ним на колени, оберегая больную ногу. Он начал подбирать растопку, собираясь разжечь огонь. Я чувствовал, что он напряжен, и знал, чего ему стоит сдерживаться.

— Займись ребенком, — тихо сказал он. — Я разведу огонь и поставлю греться воду.

Молли сняла плащ и решительно двинулась, чтобы повесить его на стенку. Я знал, как она ненавидит, когда ей указывают. Ребенок продолжал плакать, такой же безжалостно требовательный, как зимний ветер снаружи.

— Я замерзла, устала, проголодалась и промокла. Ей придется понять, что иногда нужно просто подождать.

Баррич наклонился, чтобы раздуть искорку, и тихо выругался, увидев, что дрова не занялись.

— Она замерзла, устала, промокла и проголодалась не меньше тебя, — заметил он. Голос его становился все тверже. Он упрямо продолжал разжигать огонь. — И слишком мала, чтобы что-нибудь сделать. Поэтому она плачет. Не для того, чтобы мучить тебя. Она пытается дать тебе знать, что ей нужна помощь. Щенки визжат, курицы кудахчут. Они никого не хотят раздражать. — Он говорил громче с каждой фразой.

— Ну а меня это раздражает, — заявила Молли и вступила в бой. — Ей просто придется это выплакать. Я слишком устала, чтобы возиться с ней. Она избалована. Она постоянно плачет, чтобы ее взяли на руки. У меня совсем нет времени заняться собой. Я уже давно не спала целую ночь напролет. Кормить ребенка, мыть ребенка, переодевать ребенка, держать ребенка. Теперь это вся моя жизнь. — Она раздраженно перечисляла свои горести.

Этот блеск в ее глазах я видел, когда она отказывалась повиноваться своему отцу. Я понимал: она ждет, что Баррич встанет и начнет наступать на нее. Вместо этого он раздул наконец-то огонь и удовлетворенно хрюкнул, когда узенький язычок пламени лизнул завиток березовой коры. Баррич даже не обернулся, чтобы посмотреть на Молли или на плачущего ребенка. Он укладывал в огонь ветку за веткой, и мне казалось, что он представления не имеет о том, что за спиной у него закипает Молли. Я не был бы столь спокоен, если бы она стояла за моей спиной с таким выражением лица.

Только когда огонь разгорелся, Баррич поднялся на ноги и повернулся, но не к Молли, а к ребенку. Он прошел мимо Молли, как будто ее не было в комнате. Я не знал, заметил ли он, как она напряглась, чтобы не вздрогнуть от хлесткого удара, которого почти ожидала. Сердце мое сжалось, когда я увидел, какой шрам в ее душе оставил отец. Баррич наклонился над моей дочкой, успокаивая и разворачивая ее. С благоговением я смотрел, какими уверенными движениями он сменил ей пеленку. Он огляделся. Потом взял свою шерстяную рубашку, висевшую на спинке стула, и завернул в нее девочку. Она продолжала плакать, но уже на другой ноте. Он прижал ее к плечу и, пользуясь свободной рукой, наполнил котелок и поставил его на огонь. Все происходило так, словно Молли никогда здесь не было. Лицо ее побелело, глаза стали огромными. Она начала отмерять зерно. Пока вода закипала, Баррич с ребенком на руках сел и начал ритмично поглаживать девочку по спине. Плач стал менее настойчивым, как будто малышка устала рыдать.

Молли подошла к ним:

— Дай мне дочку. Теперь я ее покормлю.

Баррич медленно поднял на нее глаза. Лицо его было бесстрастным.

— Когда ты успокоишься и захочешь подержать ее, я отдам ее тебе.

— Ты дашь ее мне сейчас! Это мой ребенок! — отрезала Молли и потянулась к младенцу, но Баррич взглядом остановил ее. Она отступила назад. — Ты пытаешься пристыдить меня? — Голос ее начинал звенеть. — Это моя дочка. Я имею право воспитывать ее так, как считаю нужным. Она совершенно не нуждается в том, чтобы ее все время держали на руках.